"Желтая угроза" и ее совокупная мощь в амер глазах
Источник цитаты (орган): Washington ProFile (www.washprofile.org)
[17.06.2005] Желтая угроза
В 1492 году Христофор Колумб отправился в плавание, рассчитывая найти путь в Китай. Вместо этого он открыл новый континент, на котором впоследствии сформировались Соединенные Штаты Америки. Последние полвека отношения между США и Китаем были весьма противоречивыми: обе страны изначально считали друг друга противниками и даже воевали друг с другом (в Корее), позже отношения значительно потеплели и страны стали стратегическими партнерами (во время Холодной войны), а ныне все больше американцев считают Китай соперником, а также будущей супердержавой.
Исследовательская RAND Corporation проанализировала номинальную мощь держав мира. Оценка производилась на основе трех критериев: во-первых, ресурсов и возможностей, которыми обладает та или иная страна; во-вторых, насколько успешно государство использует эти ресурсы в процессе внутреннего управления и регулирования; в-третьих, насколько успешно государство использует свои возможности на международной арене. Совокупная мощь всех государств мира составляет 100%. Согласно выводам RAND, на сегодняшний день на долю США приходится 20%, на долю Европейского Союза (оценивалась, как отдельная страна) и Китая - 14%, Индии - 9%, Японии - 3%, России, Бразилии и Южной Кореи - по 2%. По прогнозу RAND, к 2015 году США достигнут пика своей мощи, после чего начнется процесс ее уменьшения. Европейский Союз к этому времени утратит значительную долю своей мощи, а Китай и Индия - усилятся.
В конце 2004 года Национальный Совет по Разведке\National Intelligence Council опубликовал краткосрочный прогноз развития ситуации в мире (носит название "Картография Будущего"\Mapping the Future), в котором предсказывается, что Китай к 2020 году значительно усилится и превратится в ключевого игрока на глобальном пространстве.
По оценкам Всемирного Банка\World Bank, Китай становится все более мощной в экономическом плане державой. Если в 1992 году на его долю приходилось 3% мировой торговли, то в 2020 году она превысит 9.8% - таким образом, по этому показателю Китай будет уступать только США. Тед Фишман\Ted C. Fishman, автор книги "Корпорация Китай"\China, Inc.:How the Rise of the Next Superpower Challenges America and the World, убежден, что в ближайшем будущем Китай станет супердержавой, такой же (если не более) мощной, как США. Однако он не считает, что мир ожидает битва двух сверхдержав.
Иного мнения придерживается, например, Константин Менгес\Constantine C. Menges, бывший высокопоставленный сотрудник ЦРУ\CIA, назвал свою книгу "Китай: Новая Угроза"\China: The Gathering Threat. По его мнению, Китай систематически и целенаправленно выстраивает свою стратегию глобального доминирования. Интересы Китая простираются в Азию и Евразию. Китай использует экономические методы для получения контроля за иными странами. Он создал секретный альянс с Россией и иными "антиамериканскими" государствами, включая Северную Корею. Китай (вместе с Россией) несет ответственность за вооружение многих организаций, признанных террористическими. Ядерные ракеты Китая нацелены на США и т.д.
Ствепн Мошер\Steven W. Mosher, автор книги "Гегемон: План Китая по Доминированию в Азии и Мире"\Hegemon: China's Plan to Dominate Asia and the World, приводит выдержки из китайских стратегических трактатов, в которых доказываются три вещи: во-первых, война с США неизбежна, во-вторых, Китай может выиграть эту войну и, в- третьих, в 21 веке в мире будет одна страна-гегемон (Китай). Другими словами, Китай стремится заменить США в роли супердержавы.
Ричард Бернстайн\Richard Bernstein и Росс Манро\Ross H. Munro, авторы книги "Надвигающийся Конфликт с Китаем"\The Coming Conflict with China, считают, что интересы Китая и США давно противоречат друг другу и в ближайшем будущем начнется конфликт, к которому Китай давно готовится. В качестве доказательства авторы приводят образцы антиамериканской пропаганды, изготовленные в Китае.
Вообще, книги о грядущем столкновении США и Китая выходят во все большем количестве. Их авторы выдвигают весьма любопытные версии, основывая их на реальных документах и анализе исторического опыта. К примеру, Росс Террил\Ross Terrill, автор книги "Новая Китайская Империя"\The New Chinese Empire: And What It Means for the United States, считает, что Китай не собирается применять военную силу против США. Его целью будут, прежде всего, соседние государства, к которым у Пекина есть давние территориальные претензии - Россия, Монголия, Индия, Таиланд. По мнению Террила, Китай умеет ждать - он не имеет тактических планов, но имеет долговременную стратегию. В выгодный для него момент Китай атакует.
Цао Лиан\Qiao Liang и Ван Ксиансу\Wang Xiangsui, наоборот, убеждены в неизбежности войны Китая и США. В книге "Неограниченная Война: Китайский План по Разрушению Америки"\Unrestricted Warfare: China's Master Plan to Destroy America они утверждают, что Китай давно готовится к сражению с США. В качестве доказательства авторы анализируют руководство, подготовленное для армии Китая, в котором рекомендуется использовать террористические методы. Власти Китая, в отличие от властей США, не зависят от общественного мнения, поэтому Пекин постарается сделать войну как можно более длительной и кровавой, чтобы общественное мнение США ужаснулось и потребовало окончания боевых действий. В итоге Китай выиграет.
Схожую теорию излагает Билл Герц\Bill Gertz, известный журналист, сотрудник консервативной газеты Washington Times, который известен своими связями с американскими спецслужбами. Герц опубликовал книгу "Китайская Угроза"\The China Threat, основанную на секретных документах Пентагона и ЦРУ, в которой излагается иной сценарий развития событий. Китай готов применить против США ядерное оружие в случае, если США окажут помощь Тайваню.
Впрочем, не менее известные авторы, к примеру американские военные, составители масштабного исследования "Китайское Военное Искусство"\Chinese Warfighting придерживаются мнения, что Китай всегда стремился действовать, прежде всего, политическими, и лишь потом военными методами. Поэтому столкновение США и Китая маловероятно и может стать результатом лишь особо несчастливого стечения обстоятельств.
Том Хоун\Tom Hone, заместитель директора Отдела Военной Трансформации Министерства Обороны США\Department of Defense's Office of Force Transformation, в статье, опубликованной в военном журнале Proceeding, утверждает, что Китай будет всеми силами стремиться избегать конфронтации с США и никогда не нападет на Тайвань, потому что ущерб от последствий этого решения будет намного большим, чем выгода. Хоун считает, что суть геополитической стратегии Китая заключается в следующем: принимать такие решения, которые были бы достаточно "дешевы" для Пекина, но "дороги" для его соперников. То есть, Китай действует по образу и подобию США, которые вовлекли СССР в безудержную гонку вооружений, что привело к коллапсу советской экономики и вызвало распад страны.
Есть и теория о грядущем крахе Китая. К примеру, Гордон Чан\Gordon Chang опубликовал книгу с пророческим названием: "Грядущий Коллапс Китая"\The Coming Collapse of China, в которой доказывает, что все успехи Поднебесной лишь усугубляют страшные внутренние противоречия. В итоге, в скором будущем Китай ожидают массовые волнения, крах экономики, войны с соседями и прочие беды, которые на долгое время похоронят сверхдержавные амбиции страны.
Ныне 31% жителей США, опрошенных компанией Ipsos-Reid в июне 2005 года, уверены, что Китай в скором будущем станет наиболее мощным государством мира. 54% американцев считают, что превращение Китая в супердержаву угрожает миру во всем мире. 18 Июня 2005 Washington ProFile
Еще по теме: Казахстанские новости\МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО, МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ\Международные новости
Альянс Китая и России
"Новый альянс Китая и России направлен против США", говорит эксперт по деятельности Китая.
"Даже если мы все еще не чувствуем угрозы, исходящей от появляющейся политической оси Китай-Россия, эти беспрецедентные военные учения народной освободительной армии Китая и российских вооруженных сил должны заставить нас насторожиться и тщательно следить за всеми изменениями в обстановке. Совершенно ясно, что эти военные учения нацелены на нашу страну", - заявил Стивен Мошер.
Мошер, президент научно-исследовательского института по проблемам распространения людской популяции по миру, заметил, что военный бюджет Китая по уровню финансирования находится всего лишь на втором месте после Соединенных Штатов. "Китай покупает, разрабатывает и расширяет производство новых высокотехнологичных систем вооружения, причем делает это в потрясающе быстром темпе. Ни одна страна не угрожает Китаю. Однако теперь Китай начинает представлять угрозу для своих соседей, в первую очередь для Тайваня", - говорит он.
С 1990 года политический режим Пекина называет США своим "главным врагом". Китай украл проекты почти всех американских ядерных боеголовок и многие другие военные тайны. Эта страна преследует корабли американских вооруженных сил в Тихом океане, при этом на китайских кораблях появляется все большее и большее количество оружия, и оно становится все смертоноснее. Пекин объявил, что намерен взять под свой контроль "первые несколько островов" (это Япония, Тайвань и Филиппины), а также угрожал сбросить атомную бомбу на Лос-Анджелес, если США начнут защищать демократический Тайвань в случае китайского вторжения. "Окончательная цель Китая состоит в том, чтобы стать главным государством в мире и при этом сместить Соединенные Штаты с занимаемой ими главенствующей позиции в мире, поскольку только США обладают сейчас реальной властью", - говорит Мошер.
"Вот почему Китай пробует получить контроль над ключевыми морскими точками, например, над Панамским каналом. Это позволит ему стать главным игроком на всемирном рынке поставок энергоносителей. Например, энергетическая компания Китая, управляемая государством, намеревается купить нашу известную фирму Unocal. Это также позволит Китаю использовать международные организации в своих собственных целях. Например, именно Китай стоит во главе государств, которые с успехом пытаются вывести США из состава комиссии по правам человека, действующей под эгидой ООН, - заявляет Мошер. - И, в конце концов, становится понятно, почему Китай пробует втянуть Россию в новый антиамериканский союз".
Мошер, который преподавал дисциплины, связанные с Китаем, в Калифорнийском университете в Беркли, стал первым американским социологом, которому разрешили проводить полевые исследования в Китае, что он с успехом и проделал в 1979-1980 годах. Стивен Мошер - автор многочисленных книг по Китаю, также он написал книгу "Гегемон: Китай собирается властвовать в Азии и во всем мире" (Hegemon: China's Plan to Dominate Asia and the World). Эту книгу выпустило издательство Encounter Books в 2000 году.
07 августа 2005
CHAPTER ONE
Western Barbarians
The role of the hegemon is deeply embedded in China's national dreamwork, intrinsic to its national identity, and profoundly implicated in its sense of national destiny. An unwillingness to concede dominance to any foreign power is deeply rooted in China's imperial past as the dominant power of Asia and in the ongoing certainty of the Chinese that they are culturally superior to other peoples. The concept of hegemony was, fittingly enough, introduced into modern diplomatic discourse by the Chinese themselves. During Henry Kissinger's secret visit to Beijing in 1971, the Chinese translator's use of this unfamiliar English word sent the Americans scrambling for their dictionaries. They found definitions of "hegemony" as "a single pole or axis of power," or as "leadership or predominant influence exercised by one state over others." None of these definitions fully captures the rich and sometimes sinister nuances of this concept, the Ba, in Chinese. The Ba is a political order invented by ancient Chinese strategists 2800 years ago which is based exclusively on naked power. Under the Ba, as it evolved over the next six centuries, total control of a state's population and resources was to be concentrated in the hands of the state's hegemon, or Bawang (literally "hegemon-king"), who would in turn employ it to establish his hegemony, or Baquan (literally "hegemon-power"), over all the states in the known world. To put it in modern parlance, Chinese strategists of old may be said to have invented totalitarianism more than two millennia before Lenin introduced it to the West, in order to achieve a kind of super-superpower status. Totalitarianism has become all too familiar as a concept in recent world history. Still somewhat exotic is hegemony: the non-Western notion that the premier goal of foreign policy should be to establish absolute dominance over one's region and, by slow extension, the world. In a sense, hegemony is the natural external expression of totalitarianism, with disputes involving unabsorbed territories resolved by the threat and, if necessary, the reality of force, just as the natural expression of democracy is peaceful, neighborly relations, with disputes resolved by negotiation and treaty. Throughout the 70s and 80s, the Chinese untiringly accused the Soviet Union of having "hegemonic" ambitions. Following the Soviet collapse, they turned their wrath on the U.S., ominously and repeatedly charging that America was "seeking hegemony." In fact, all this name calling was a political form of Freudian projection, for China's elite clearly covets the title of hegemon for itself. In the old-and enduring-Chinese view of the world, chaos and disorder can only be avoided by organizing vassal and tributary states around a single, dominant axis of power. And if there is to be a Hegemon, Chinese history and culture combine to say, then it should be China. In their obsession with the Hegemon, the Chinese people have their own doctrine of manifest destiny. For more than two thousand years the Chinese considered themselves the geographical, and geopolitical, center of the world. From their earliest incarnation as an empire they spoke of China as Zhong Guo, "The Middle Kingdom" or, even more revealingly, as Tian Xia, "Everything under Heaven." They believed their emperor to be the only legitimate political authority in their known world and viewed themselves as the highest expression of civilized humanity. This Sinocentric worldview survived even foreign invasion and occupation by Jurchens, Mongols, and Manchus, since the Chinese were invariably able to subdue or assimilate their poorly organized and culturally inferior conquerors within a generation or two. Far from being a self-serving myth or shallow chauvinism, China's idea of national greatness is firmly rooted in reality. For most of its long history, the Chinese Empire was indeed a collection of superlatives. It had the greatest land area, the largest population, the most productive economy, the most powerful army, and the most advanced technology of any power on earth. China's sway was limited only by its own ambitions, not by the counterforce of hostile and competing powers. The poorly organized barbarians who populated the border regions were regarded as inferior in every way by the culturally superior Chinese. Under aggressive emperors, the Middle Kingdom quickly grew to the geographical limit-in the days when communications were limited to the speed of a galloping horse-of what could be governed from a single center. With the possible exception of the Roman Empire at its height, the realms of the major Chinese dynasties dwarfed in population and geographic extent all contemporaneous empires in other parts of the world. By the mid-Qing Dynasty (1644-1911), China held sway over a vast territory stretching from today's Russian Far East west across southern Siberia to Lake Balkhash and into contemporary Kazakhstan, then southeastward along the Himalayas to the Indian Ocean, and then eastward across Laos and northern Vietnam. Vassal and tributary states, which further extended the reach of the imperial court, included Korea, Tibet, Nepal, Burma, Thailand, and parts of Indochina. Toward these subordinate states, imperial China behaved as a suzerain, exacting tribute, imposing unequal conditions, and demanding fealty from their rulers. Those who refused to kowtow to Beijing were regarded as hostile and dealt with accordingly. The Celestial Empire had neighbors only in a geographic sense. Even today, as Ross Munro has observed, China still seems to classify her "neighbors" into one of two categories: tributary states that acknowledge her hegemony, or potential enemies. Present-day Beijing does not desire equality in external affairs, but deference, for it governs not a nation-state-although that is the pretence-but an all-encompassing civilization.
Relations with the Barbarians The first Westerners to reach China by sea were the Portuguese, who by 1557 had established a permanent settlement at Macao. The Spaniards, the Dutch, and the British followed, drawn by the prospect of trade with this huge and prosperous empire. But the Imperial Chinese government, first under the Ming Dynasty (1368-1644), then under the Qing, permitted only limited commercial relations with these seafaring traders. Canton, the capital of Guangdong province, was designated as China's sole entrepot for the western trade, and even here trading was limited to a clearly defined season. These inconvenient, even degrading, arrangements were repeatedly protested by the Western nations, whose emissaries vainly called for free trade and diplomatic representation in Beijing. But they received short shrift. The volume of its trade with the West was insignificant to the vast Chinese Empire, while direct government-to-government relations were out of the question. The early Qing emperors and their courts were affronted by the notion that they should deal with the "Barbarians from the Western Oceans" on a basis of equality. Instead, as an emblem of their disdain, they gave a mere provincial official, the Viceroy of Guangdong and Guangxi, responsibility for political and commercial relations with these pushy Westerners. As long as the Qing Empire stayed strong, there matters remained. But by the end of the eighteenth century, the dynasty was clearly in decline, and over the succeeding decades the government became increasingly inefficient, weak, and corrupt. The power of the Western world, on the other hand, was on the ascendant, fueled by industrialization and scientific advances. The First and Second Opium Wars (1839-42 and 1856-60), and the unequal treaties that resulted, reduced China to a semicolony of the Western powers. Western troops garrisoned the treaty ports and Western gunboats roamed her rivers. Only the Open Door policy of the U.S., which opposed the creation of exclusive economic zones by the other great powers, saved China from total dismemberment. Non-Chinese have difficulty appreciating the depth of China's grievances against the West resulting from this experience. It was not merely that Western gunboats twice defeated China in the Opium Wars; China had been defeated before, although never perhaps by organized drug runners. Nor was the bitterness caused simply by the dethronement of Confucian high culture by the West, although this assault comes closer to the heart of China's wounded pride. China had dominated (in every sense-culturally, economically, militarily) its "known world" almost since the beginning of its recorded history. More than what is today called a superpower, it had been the hegemon, for dynasty after dynasty, for over two thousand years. Then, from this pinnacle of greatness, it was brought low by the Western powers, divided into spheres of influence, and very nearly carved up into colonies. When Mao Zedong announced the establishment of the People's Republic of China, it was with the words "China has stood up." No longer would China be bullied by the West. So strong was Mao's sense of grievance that, despite his continuing desperate need for Soviet economic assistance, he rejected Khrushchev's bid for Soviet naval bases in China. When the Soviet leader petulantly objected that America's allies allowed the U.S. Navy basing privileges, Mao still refused to budge. Foreign naval vessels would never be stationed in Chinese waters again, he declared. That degrading experience belonged to China's treaty port past. Both the history of China's imperial-and revolutionary-glory and the painful details of her long night of national humiliation are taught in China's public schools and, more importantly, in her military academies. The result is an excruciating sensitivity to slights, real and imagined. When Secretary of State Warren Christopher visited China in 1994, Chinese officials were aghast that he had brought his dog. Why? Because a century ago, purportedly, a sign had hung at the entrance to a park in Shanghai's foreign concession reading "No dogs or Chinese allowed." China's fall from greatness is still a subliminal matter of shame for all living Chinese. This "loss of face" cannot be assuaged merely by allowing China to take its place among "the family of nations." The rectification of China's historical grievances requires not merely diplomatic equality-Beijing enjoys this already-but de facto geostrategic dominance. The lowering of the Union Jack in Hong Kong was a start, redeeming China's painful humiliation at the hands of the British in the Opium Wars. But only one thing will completely lift the burden of shame: for the Celestial Empire to resume its rightful place as the natural center of the world.
Using American Power to Defeat American Hegemony It was not only on the issue of naval bases that the Chinese Communist Party elite resisted its overbearing Soviet "older brothers." Despite the ideological kinship with the Soviet Union, they feared that they would be permanently dominated within this sibling relationship. The alliance was to all outward appearances as close as "lips and teeth," in the Chinese phrase, but China was increasingly resentful of Russian claims of superiority for the Soviet model. With the Sino-Soviet split, the old images of Russia as "the hungry land"-Eguo in Chinese-were revived, and the traditional contempt of the Chinese for the barbarians of the north was once again openly expressed. China's challenge to Soviet hegemony led it to seek an alliance of convenience with the United States, an ideological foe which it viewed-and continues to view-as a power in decline. This pseudoalliance, never formalized, lasted from the early seventies to the late eighties, when it suddenly received three death blows. The first and most serious was the sudden implosion of the Soviet Union, which robbed the pseudoallies of a common foe and knocked the principal strategic prop out from under the U.S.-China relationship. The second was the Tiananmen Square demonstrations for democracy which, ending in a bloody debacle, highlighted for China's leaders the dangers of uncritically exposing Chinese youth to the appeal of American democratic ideals. The third was America's virtually bloodless victory in the Gulf War, which underlined the unmatched global reach of the U.S. military as well as its technological superiority over other countries. Just as China would not accept-indeed, was moved by its own sense of greatness to challenge-Soviet hegemony, so it has refused to accept the U.S. as the world's leading power, but has been moved by that same innate pride to challenge it. Since the early 90s, China has become ever less coy about its intentions. The state-controlled press has grown increasingly strident in denouncing the U.S., calling it everything from "a dangerous enemy" and "a superpower bully," to a "hegemon on par with Nazi Germany." More to the point, America is now the enemy of choice in war games conducted by the People's Liberation Army. In the spring of 2000, after threatening to use force against Taiwan to "unify" it with the mainland, the official newspaper of the PLA also warned that it was ready to use its long range missiles against the United States if it came to the island's aid. The one way in which China, until lately, continued to value America's role in Asia was as a regional stabilizer. America's post-war military presence in Japan was not unwelcome, for in the Chinese view it served to keep Japan militarily weak. For decades, Beijing feared that a U.S. withdrawal would precipitate Japan's rearmament and eventual reemergence as a major military power. Since the mid-nineties, however, with the Japanese economy in a deep recession and its own power on the mainland of Asia growing rapidly, China has grown increasingly confident of its ability to dominate the region and has ratcheted up its criticism of the U.S. presence accordingly. The Chinese so relentlessly accuse the U.S. of "seeking hegemony," and phrase their accusations in such condemnatory terms, that many analysts have concluded that the word "hegemony" is strictly pejorative in Chinese usage. Nothing could be further from the truth. In the view of Chinese strategists, the existence of a hegemon is in fact a natural, even a desirable state of affairs. Following the Spring and Autumn period (772-481 B.C.), when the institution of hegemon first developed, it gradually produced stability, order, and equilibrium in the Middle Kingdom, as neighboring states were absorbed into a single entity. It is the division of the strategic landscape into states large and small that is undesirable, for it leads to instability and chaos. The lesson China draws from its long history is that periods of division are times of disorder and chaos, whereas periods of unity are times of stability and order. In other words, China needs a hegemon. That China has an extraordinary fear of chaos and penchant for unity is widely understood. What is less well appreciated is that China projects its own 5,000-year history onto the wider contemporary world and reaches that same conclusion: The world needs a hegemon. To put it another way, for Chinese strategists, balance-of-power politics is inherently unbalanced. Racial pride, an innate sense of cultural superiority, and a long history all tell the Chinese that the role of hegemon properly belongs to China and its rulers. Thus the current debate over American China policy, whether we should "engage" China or attempt to "contain" it, misses the essential point. From the Chinese perspective, the U.S. is already "containing" China by its very presence in Asia, by maintaining 100,000 troops in the region, by its network of bases and its alliances with Japan and the Republic of Korea. That the U.S. did not seek its preeminent position, but in many respects had its international role thrust upon it following World War II and its sudden victory in the Cold War, makes the situation that much more intolerable for those anxious to restore China's lost glory. That Providence smiles upon America may be an old story for Americans, but it is one that is difficult for Chinese to appreciate. So is the American ideal of leadership. For example, the insouciance of General Washington to those who would make him king renders his character opaque to most Chinese. Surely, they conclude, he was plotting for the office all along, according to the wisdom of the ancient strategist Sun-tzu: When seeking power, make it appear that you are not doing so. Read between the lines of Chinese criticism of America's leading role in the world and one finds the envy and enmity that come from balked ambition. The People's Daily, the official organ of the Chinese Communist Party, says that "The U.S. strategic aim is to seek hegemony in the whole world and it cannot tolerate the appearance of any big power on the European and Asian continents that will constitute a threat to its leading position." Can anyone doubt that the "big power" that has "appeared" on the "Asian continent" referred to here is China itself, moving to overtake America's "leading position"? The belief in the inevitability of Chinese hegemony, held at a deeper level than mere strategy, motivates China to oppose and undermine the current Pax Americana. Zbigniew Brzezinski, who as National Security Advisor to President Carter played a key role in the 1979 establishment of U.S.-PRC diplomatic relations, believes that "The task of Chinese policy-in keeping with Sun-tzu's ancient strategic wisdom-is to use American power to peacefully defeat American hegemony." Sun-tzu also said that all strategy is based on deception, and the Chinese are customarily oblique in defining their ultimate aims. One exception is the recent white paper, China's National Defense, which the Chinese government produced in response to American urgings toward greater strategic "transparency." Those who expressed pleasure over its promulgation, happy that the Chinese government was finally complying with our request to be more candid about its ambitions, should carefully read the document. China's opposition to U.S. dominance, and the global scope of its own ambitions, come through loud and clear. In the opening paragraph of the white paper, China stakes its claim to the next millennium: "Mankind is about to enter the 21st century of its history. It is the aspiration of the Chinese government and people to lead a peaceful, stable and prosperous world into the new century." In a subsequent section of the white paper, entitled "The International Security Situation," the Chinese government goes on to list "factors of instability both globally and regionally" that it regards as threats to its future:
1) "Hegemonism and power politics remain the main source of threats to world peace and stability"; 2) "cold war mentality and its influence still have a certain currency, and the enlargement of military blocs and the strengthening of military alliances have added factors of instability to international security"; 3) "some countries, relying on their military advantages, pose military threat to other countries, even resorting to armed intervention"; 4) "the old unfair and irrational international economic order still damages the interests of developing countries"; 5) "local conflicts caused by ethnic, religious, territorial, natural resources and other factors arise now and then, and questions left over by history among countries remain unsolved"; 6) "terrorism, arms proliferation, smuggling and trafficking in narcotics, environmental pollution, waves of refugees, and other transnational issues also pose new threats to international security."
Though couched cryptically, the first "factor of instability" is a stinging criticism of Pax Americana. Translated into plain English, it means that the present U.S. political, economic and military preponderance ("hegemony"), combined with Washington's willingness to exercise it ("power politics"), is a threat to China's national security ("world peace and stability"). The second factor is a veiled reference to the enlargement of NATO and the strengthening of U.S.-Japan defense ties, both of which have alarmed China. China joined Russia in April 1997 in denouncing as (what else?) "hegemonism" the expansion of NATO to include Poland, Hungary and the Czech Republic, which it also called "impermissible." China objected even more vociferously to the redefinition, in early 1996, of the scope of U.S.-Japanese military cooperation from the narrower "Far East" to a wider "Asia-Pacific." The juxtaposition of these two concerns suggests that China sees the strengthened U.S.-Japan Security Treaty not only as an immediate threat but also, as Brzezinski has suggested, as "a point of departure for an American-dominated Asian system of security aimed at containing China (in which Japan would be a
vital linchpin much as Germany was in NATO during the Cold War)." The agreement was widely perceived in Beijing as implicitly bringing Taiwan under the protective umbrella of the U.S.-Japan Security Treaty; so the white paper goes on to assail the incorporation, "directly or indirectly," of "the Taiwan Straits into the security and cooperation sphere of any country or any military alliance as an infringement upon and interference in China's sovereignty." The "military threats" and "armed intervention" referred to in the third factor mean the 1996 missile crisis in the Taiwan Strait, when Washington warned Beijing of "grave consequences" if it continued to bracket the island with missiles and dispatched two carrier groups to guard Taiwan. The fourth factor reflects continued Chinese unhappiness with the U.S.-dominated economic order and its institutions, such as the International Monetary Fund, the World Bank, and the World Trade Organization, the last of which China has still not been able to join because of its restrictive trading practices. Stigmatizing the existing economic order as "old, unfair and irrational" at a time when many Asian economies were in free fall, resentful of the tight-money policies of the IMF and fearful of defaulting on World Bank loans helped to raise China's stature in the region. Such criticisms may be part of an on-again, off-again effort to position China as the advocate of the Third World. The bottom line of this white paper is quite clear. From China's point of view, all of its major security concerns arise from the present American dominance on the world stage. Obviously believing that a continuation of the U.S.-dominated international order is not in its national interest, Beijing makes clear that its concerns are not just regional but global, and implies that its goal, in the already quoted words of Deng Xiaoping, "is to build up a new international political and economic order." Brzezinski's reading of the present situation is worth quoting in full: China's "central objective" is "to dilute American regional power to the point that a diminished America will come to need a regionally dominant China as its ally and eventually even a globally powerful China as its partner." There is abundant evidence, from the white paper quoted above and other sources, that he is absolutely correct in asserting that China's near-term geostrategic goal is "to dilute American regional power." But in suggesting that China's ultimate geostrategic end is a global U.S.-China condominium, however, Brzezinski is merely expressing a pious hope. China's ultimate ambition is not to ally itself with the reigning hegemon, but to succeed it. As he notes elsewhere, "Simply by being what it is and where it is, ... [America] becomes China's unintentional adversary." Are our growing difficulties with China merely a matter of the U.S. Seventh Fleet being in the wrong place at the wrong time? Many in the Chinese elite would disagree, having arrived at the conviction that the U.S. is deliberately frustrating their country's resurgence. From their perspective, America is consciously attempting to force the "peaceful evolution" of China into a democratic state. We challenge China's human rights record at every turn, continually threaten economic sanctions, and have set up a surrogate radio broadcasting service, Radio Free Asia, to encourage insurrection. We passed a Taiwan Relations Act, and we sell arms to that "renegade province." We followed with the Hong Kong Relations Act, and our congressmen fete Martin Lee, the leader of the democratic forces in Hong Kong, when he visits our shores. Such moves inflame China's already deep sense of grievance against the West, and especially against the one country it sees as the cultural heir and imperial successor to the early Great Powers. As every Chinese schoolchild knows, only a century ago the imperial capital of the Great Qing Dynasty was sacked by "Western barbarians." No wonder that for some Chinese the intransitive verb "to Westernize" carries the same implications that "to vandalize" does in the West, and justifies revenge against these past incursions. Lieutenant General Mi Zhenyu, Vice Commandant of the Academy of Military Sciences, was speaking for the leadership of his country when he recently remarked, "[As for the United States,] for a relatively long time it will be absolutely necessary that we quietly nurse our sense of vengeance. . . . We must conceal our abilities and bide our time." From Beijing's perspective, the continued U.S. military presence in Asia is an unhappy accident and anachronism, the tail end of a century and a half of Western domination over a region that properly belongs within its own sphere of influence. If most PRC insiders want to reestablish the hegemony that China enjoyed over vast parts of Asia for nearly 2,000 years, some, especially in the military, want to go even further. They are resentful that China has lost its traditional place as the "Central Kingdom" to the world, and are determined to recover it. For the most part muted, China's impatience to rid Asia of Americans occasionally comes through loud and clear. In February 1995, for instance, when a U.S. carrier task force was ordered to steam up the coast of North Korea into the Bohai Gulf as a warning to Pyongyang to abandon its nuclear weapons program, this show of American naval might so close to its own shores greatly angered Beijing, which ordered a submarine to sortie from the Qingdao naval base and attempt to close on the task force. Detected as soon as it entered the gulf, the sub was first shadowed and then harassed until it retreated to its home port. Furious Chinese officials issued a threat: If such an incident occurred again, the PLA Navy would be given orders to open fire. China's resentment is further fueled by wild fantasies about American omnipotence and malice, which are not only given credence by, but actually emanate from, the PRC military and political elite. General Li Jijun, one of China's most distinguished military authors, openly claims that the United States engineered both the collapse of the Soviet Union and the Iraqi invasion of Kuwait by "strategic deceptions." Most of the Chinese leadership apparently believes that the U.S. deliberately bombed the PRC embassy in Belgrade to humiliate China, and that the U.S. is working covertly to "dismember" China, beginning with Tibet and Xinjiang. All this suggests a PRC which has, in combination, the historical grievances of a Weimar Republic, the paranoid nationalism of a revolutionary Islamic state, and the expansionist ambitions of a Soviet Union at the height of its power. As China grows more powerful, and attempts to rectify those grievances and act out those ambitions, it will cast an ever-lengthening shadow over Asia and the world. It is often said that America is too democratic at home to be autocratic abroad. Not so China, whose autocratic rulers face few domestic limits on the use of their power abroad. President Jiang Zemin can order his troops into action without a declaration of war by the National People's Congress. He can mobilize the economy to produce weapons of war without the need to convince a skeptical parliament that the expenditures are necessary. And he can command the popular passion by launching internal political campaigns through the party and the state-owned media. Few Americans have yet grasped either the depth of China's historic grievances against the West, or its vengeful envy of the U. S. in particular, or the breadth of its resurgent imperial ambitions. But China is not just an emerging superpower with a grudge, though that would be worrisome enough. It is the hegemon, waiting to reclaim its rightful position as the center of the world.
A Review of Hegemon: China's Plan to Dominate Asia and the World by Michael Bauman
The past has consequences, which is why China's recent totalitarian past overshadows its present and determines its future. That totalitarian past lays bare the fallacy of what Steven W. Mosher calls "the Tiananmen temptation" - the comforting but mistaken notion that the forces of reform are leading China in the direction of capitalism and of political freedom. The Tiananmen temptation assumes that the Communist Party in China is moribund and that democratic revolution is on the horizon. It is not. As Mosher correctly observes, the Chinese Communist Party now has a firmer grip on power than ever. Inside China, dissident groups were crushed so badly that not long after the Tiananmen debacle they simply ceased to exist. In their place stand a legion of "young superpatriots," who believe the world can sustain only one Hegemon, and they intend it to be China (p. xi). The role of Hegemon, Mosher explains, is an intrinsic and deeply imbedded element of Chinese national identity. Global hegemony is the chief goal of Chinese foreign policy and of Chinese relations with the West, which is why the recent domestic debate in the US about whether to contain China or to engage it is so misguided. The Sinocentric view of the future is not to ally itself with a Hegemon from the West, but to displace it. We are, in Chinese eyes, a power in decline. They intend to use American power to defeat America, much the way the Soviet Union intended to hang us with our own rope and bury us with our own shovel. Clearly, America's mortal enemies are not all in the past. As Confucius said long ago, just as there cannot be two suns in the sky, there cannot be two emperors on earth. As long as the world's superpower is not China, a giant stalks us from the East. Mosher pens a fascinating and instructive account of the history of Chinese hegemony, from the ancient Zhou kings and the rulers of the Seven Powers down to Mao Zedong and the rise of modern communist tyranny with its four infamous so-called absolutes: (1) the dictatorship of the proletariat, (2) the leadership of the Communist Party, (3) Marxist-Leninist-Maoist thought, and (4) the socialist road. That the history of Chinese hegemony, whether in its partial or plenary form, has been a saga of blood and destruction is simply beyond dispute. According to Mosher, most China experts tend to minimize both the possibility and the extent of Chinese aggression. Though nearly all such experts agree that China intends to get Taiwan back under its sway, they do not understand that China deeply resents a US-dominated world, a world they wish to avoid at nearly any price (p. 97). Mosher discerns three periods or phases of Chinese hegemony: (1) Basic Hegemony, which includes the recovery of Taiwan and control over the South China Sea; (2) Regional Hegemony, which extends the Chinese empire even across the Middle East; and (3) Global Hegemony, the consequence of a contest in which China overthrows the Pax Americana and replaces it with the Pax Sinica (pp. 99-116). Mosher explains in compelling terms and in careful detail why the current US policy of "Wuwei," or deliberately doing nothing, is doomed to fail. Those who advocate Wuwei argue in a paradox, he contends: They argue that China will change only if we don't try to change it (p. 118). But as foolish as is the policy of Wuwei, with its plethora of historical and diplomatic fallacies, it is much to be preferred to the Clinton administration's flip-flopping on the road to what it euphemistically called our "strategic partnership" with China, but which Mosher more aptly describes as a "promiscuous embrace" (139). The Clinton administration seemed resolutely to ignore the warnings of writers like Arthur Waldron, who insisted that China, almost by definition, poses a threat to her neighbors and to the US (p. 129). Mosher argues that we must do our level best to contain the rising Hegemon, an evil empire that worked to subvert the American elections of
1996, and that practices forced abortion, religious oppression and the selling of prisoners' organs. To do so, we need to take a page out of our Cold War playbook and "prevent China from gaining effective sway over its neighbors, limit its influences further afield, and thwart the emergence of a Eurasian superpower that would threaten America's global interests" (p. 141). Among other things, this policy would require us to bolster our national missile-defense system, to re-build our naval and air force presence in Asia, and to continue, restore, or strengthen our alliance with Japan, Korea, Taiwan, and the Philippines. According to Mosher, "it is time for the Great Wall of intimidation that the Hegemon built to come tumbling down" (160). Indeed it is.
Hegemon: China's Plan to Dominate Asia and the World, is available from the Schwarz Report Bookshelf. ------- 1. Оценка китайскими экспертами военно-политической ситуации в АТР и в мире в целом По мнению китайских экспертов /3/, текущая международная ситуация продолжает подвергаться глубоким и многоаспектным изменениям. Несмотря на то, что мирное сосуществование остается доминирующей темой мирового развития, а международная ситуация в целом сохраняет стабильность, влияние факторов неуверенности, неустойчивости и ненадежности продолжает возрастать. На этом фоне продолжаются процессы, связанные с формированием многополярного мира и экономической глобализацией. Серьезные изменения происходят в балансе власти и влияния между ведущими игроками мировой политики. Новые, глубокие процессы трансформации получили развитие в отношениях среди ведущих стран мира. Нарастает внутренняя конкуренция между этими странами за влияние в различных регионах и в мире в целом. Тенденции гегемонизма и унилатерализма получили новое обоснование, поскольку борьба за доминирование в стратегически значимых районах, за стратегические ресурсы и стратегическое господство продолжает определять характер взаимоотношений государств. Кроме того, по мнению китайских специалистов, иракская кампания оказала далеко идущее воздействие на ситуацию в области региональной и глобальной безопасности. Неустойчивость в мировом экономическом развитии, по мнению авторов <?Белой книги> значительно возросла. Продолжает увеличиваться разрыв в развитии между странами Севера и Юга, что влечет возникновение новых вызовов и угроз.
В целом, оценивая ситуацию в мире как стабильную, китайские эксперты выделяют характерные тенденции в обстановке, связанные с нарастанием напряженности и нестабильности, причем как в мире в целом, так и в АТР. Особо отмечается деятельность США по реконфигурации собственных сил в регионе, а также деятельность Японии, направленная на осуществление конституционной реформы, облегчающую применение военной силы за пределами японских островов. Кроме того, отмечен рост активности США и Японии по подготовке к развертыванию элементов системы стратегической ПРО.
Отдельно китайскими военными экспертами ставится вопрос, связанный с проблемой Тайваня. По мнению китайских экспертов, сепаратистские действия по поддержанию <?тайваньской независимости> становятся самой значительной непосредственной угрозой суверенитету Китая, его территориальной целостности так же как миру и стабильности во всем регионе /4/.
Значимость тайваньской проблемы рядом китайских военных аналитиков оценивается, исходя из восприятия тайваньской проблемы как проблемы завоевания важнейшей геостратегической зоны, контроль над которой позволил бы военно-морским силам НОАК переместить периметр безопасности далее в сторону моря и улучшить способность Пекина контролировать региональные морские пути. Сохранение статус-кво ограничивает способность Китая проектировать военную силу вне своих территориальных границ и предоставляет Соединенным Штатам стратегическую точку опоры для воздействия на прибрежные экономические центры материкового Китая.
Определяя собственное место в современном мире, Китай рассматривает США как страну, предоставляющую наибольшие возможности для роста экономики Китая, прежде всего в области торговли, науки и технологий. Однако эта страна представляет собой и самую значительную угрозу достижению целей развития Китая. В настоящее время, по оценке Минобороны США /5/, Китай рассматривает Соединенные Штаты как единственную страну, которая может представлять реальную военную угрозу для Китая и единственную страну, которая может наложить эффективные экономические санкции против Пекина. Сегодня Пекин ищет механизмы, гарантирующие, что двусторонние отношения с Вашингтоном останутся устойчивыми и неконфронтационными. Вместе с тем Китай активно расширяет отношения с другими державами, прежде всего с Россией, с целью создания стратегических противовесов политике Соединенных Штатов, особенно в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Оценивая подобным образом политику и стратегию Вашингтона в регионе, Пекин полагает, что американское военное вмешательство в возможные конфликты в регионе является все более и более вероятным. По мнению ряда китайских экспертов, действия Соединенных Штатов за прошлое десятилетие укрепили опасения в руководстве КНР, что Соединенные Штаты с целью устранения своего основного геостратегического конкурента могут обратиться к проблеме соблюдения прав человека или гуманитарным проблемам в качестве предлога для военного вмешательства во внутренние дела Китая. Причем сделано это может быть как открыто так и тайно в любом внутреннем конфликте на территории Китая, но наиболее вероятными могут быть конфликты в Тибете или в Синдзян-Уйгурском районе.
Расценивая Соединенные Штаты как основной ориентир для собственного позиционирования в мире, Пекин стремится развивать отношения с другими странами, прежде всего с Россией (в рамках Шанхайской организации сотрудничества), Европейским Союзом и Японией, а также с международными организациями (с Организацией Объединенных Наций и др.), с целью расширить политические и экономические связи, а также иметь возможность влиять на американскую политику в регионе. Пекин оценивает баланс отношений в <?треугольнике> (Китай-Россия-США, Китай-Япония-США) и стремится создать благоприятные условия и возможности для продвижения китайских интересов путем инициирования двусторонних трений между третьими странами и Соединенными Штатами /6/.
Подобная оценка ситуации в мире дает возможность китайским военным экспертам говорить о новых возможностях для Китая использовать нестабильность ситуации в собственных интересах. Это позволяет им квалифицировать ситуацию в мире хотя и как нестабильную, но отвечающую долгосрочным целям китайского руководства.
Прогнозируя собственное развитие, Китай стремится исходить только из собственных возможностей и внутренних резервов, и поэтому не представляет, по мнению китайских экспертов, какой-либо реальной угрозы для любой другой страны мира. Китай нуждается в сохранении мира и стабильности в регионе и в мире в целом для сохранения и, возможно, увеличения темпов развития и улучшения благосостояния своих граждан.
2. Оценка ситуации в АТР и китайской военной стратегии американскими военными экспертами
По мнению американских экспертов, стратегия балансирования между растущим Китаем и его огромным рынком сбыта, как элементом <?американского миропорядка>, и удовлетворением китайских политических и стратегических требований в скором времени станет уже невозможной. Это дает повод некоторым наблюдателям говорить о том, что в ближайшие годы, Соединенные Штаты планируют начать активно работать по трансформации внутреннего режима в Китае с целью его адаптации к условиям, выгодным для интересов США в регионе /7/.
Эксперты считают, что американская военная стратегия в ближайшие годы будет стремиться ограничивать военные амбиции Китая, препятствовать любой попытке Пекина получить силой или угрозой силы то, чего он не может получить мирными средствами. Важнейшей проблемой останется угроза китайского вторжения на Тайвань. Однако американская стратегия будет учитывать также и иные возможности Китая оказывать негативное влияние на американские интересы в любом другом регионе мира. В этом контексте американские эксперты предлагают расценивать Пекин уже не просто как регионального игрока, а как фактор глобальной геополитики.
Кроме того, в ряде аналитических материалов отмечается /8/, что текущая цель Пекина состоит в том, чтобы сохранить благоприятную <?стратегическую конфигурацию сил> в мире, другими словами, равновесие сил, а не господство единственной власти Соединенных Штатов. При этом отмечается, что складывающаяся в АТР ситуация есть результат как собственного экономического и военного возвышения Китая, так и новых фактов, таких как начало глобальной антитеррористической кампании США после терактов 11 сентября 2001 г. Китай расценивает, по мнению американских экспертов, глобальную войну с терроризмом как предоставление <?стратегически удобного момента> для достижения собственных внешнеполитических целей, как в АТР, так и в мире в целом. Подобное развитие ситуации повлекло за собой изменение стратегических оценок Китая. В нынешних условиях Пекин кроме внутренних районов Евразии и прибрежной полосы включил в свою <?большую периферию> Центральную Азию и Ближний Восток, что вызывает серьезные опасения у военных аналитиков США. Сегодня цели Пекина включают обеспечение устойчивого доступа к природным ресурсам и рынкам, а также реализацию <?стратегии противосдерживания> путем расширения регионального присутствия и влияния, направленного на сохранение баланса и продолжения конкуренции с Соединенными Штатами /9/.
Важнейшей особенностью этого нового поворота в китайской стратегии американские эксперты называют интерес Пекина и усиление его присутствия в ближневосточном регионе. Американские эксперты подчеркивают, что Пекин обращает особое внимание на те области и страны, где прослеживается утрата интереса и внимания со стороны США. Энергетическая безопасность становится для Пекина одним из наиболее актуальных приоритетов. Экономика Китая все более зависит от источников поставки энергоносителей, и эта зависимость все больше влияет на энергетическую политику и политику национальной безопасности Китая. Вместе с тем у китайского руководства все больше растет чувство потенциальной угрозы национальным интересам в силу растущей зависимости от морских поставок танкерами ближневосточной нефти через проливы, включая Малаккский и Ормузский, контролируемые в настоящее время военно-морскими силами США /10/.
Эксперты подчеркивают, что нехватка энергии - главный вызов Пекину в ближайшие годы. Китай уже сегодня вынужден ввести нормирование потребления энергоносителей, замедляя экономический рост, который правящая китайская Коммунистическая партия расценивает как ключ к сохранению мощи и обеспечению внутренней стабильности страны. В этих условиях Пекин уже планирует создать стратегический нефтяной запас, кроме того, он стремится расширить сеть трубопроводов для импорта энергоносителей, усиливает сотрудничество с центрально-азиатскими государствами, а также с Ираном и Суданом, что вызывает особое беспокойство со стороны администрации США /11/.
Эксперты отмечают, что, в соответствии с политическим и стратегическим представлением, Пекин сосредоточился на удержании в сфере своего влияния источников нефти и газа, которые являются наиболее ценными для поддержания стабильности импорта энергоносителей в страну. Такой подход влечет за собой перспективу создания стратегического партнерства между Китаем и теми государствами, которые снабжают его нефтью и газом, в первую очередь это страны Центральной Азии и Ближнего Востока. Учитывая, что Соединенные Штаты также стремятся сотрудничать с нефтяными государствами Персидского залива и Ближнего Востока то, по мнению американских экспертов, дальнейшее развитие этого конфликта интересов может в ближайшее время привести к конфликту интересов между Китаем и США /12/.
3. Основные угрозы и вызовы национальной безопасности Китая. Цели и задачи национальной обороны КНР Устойчивая тенденция сохранения сепаратистских настроений по тайваньскому вопросу, рост технологического разрыва с ведущими странами Запада, как следствие активизации процессов трансформации вооруженных сил под воздействием революции в военном деле, а также возникновение новых вызовов и угроз, связанных с продолжением экономической глобализации и стремлением США к поддержанию однополярного мира - все эти тенденции будут оказывать, по мнению китайских аналитиков, существенное воздействие на безопасность Китая в ближайшие десятилетия.
Основные цели Китая и задачи в поддержании национальной безопасности определяются авторами <?Белой книги> в соответствии с их значимостью следующим образом:
С целью воспрепятствовать возможной агрессии, остановить тенденции сепаратизма и добиться воссоединения страны, Китай примет все меры к защитите национального суверенитета, территориальной целостности и морских прав. С целью обеспечения условий национального развития, Китай будет стремиться продолжать всестороннее экономическое и социальное развитие для достижения устойчивого увеличения совокупной мощи государства. С целью обеспечить устойчивую модернизацию национальной обороны в соответствии с мировыми тенденциями в военной науке, Китай будет стремиться улучшить способности национальной обороны в условиях нарастания темпов революции в военном деле. С целью сохранения политических, экономических и культурных прав и интересов граждан Китая, вооруженные силы Китая будут стремиться к полному устранению в стране преступности всех видов и поддержания общественного порядка и социальной стабильности внутри страны. С целью поддержания независимой внешней политики в новых условиях, в международных отношениях Китай будет стремиться к взаимному доверию, взаимной выгоде, равенству и координации усилий в целях обеспечения долгосрочной и благоприятной международной обстановки. Характерной особенностью, отражающей китайскую специфику в военной стратегии, является то, что военно-политическое руководство Китая продолжает считать поддержание стабильности внутренней ситуации в стране одной из стратегических задач вооруженных сил Китая. Руководство КНР полагает, что внутренняя нестабильность может способствовать интервенции из вне, создать угрозу национальному единству и экономическому развитию страны.
С 2001 года китайские аналитики определяют основные угрозы внутренней безопасности как <?три злых силы> - международный терроризм, национальный сепаратизм и религиозный экстремизм. Пекин осознает значимость угрозы, исходящей от этнических и сепаратистских волнений в западных районах Китая и в Тибете, отмечается и причастность к этим волнениям иностранных спецслужб. Кроме того, Пекин стоит перед внутренними вызовами стабильности связанными, прежде всего, с большим числом мигрантов внутри страны из числа наемных рабочих, демобилизованных солдат, а также политического диссидентского движения и широко распространенной сельской безработицы и неполной занятости.
В дополнение к традиционным проблемам безопасности китайские аналитики в последние годы стали уделять больше внимания отрицательному воздействию на экономическое развитие Китая и его внутреннюю стабильность со стороны глобальных и межнациональных угроз: эпидемии СПИДа; международной преступности и торговле наркотиками; быстрого распространение ядерного, химического и биологического оружия и систем его доставки; экологической деградации и терроризма. Руководство Китая все более осознает угрозы экономической и информационной безопасности, а также эрозии национальной независимости как следствия глобализации. В ближайшей перспективе, по мнению китайских экспертов, эти проблемы будут только расти, что связывается со вступлением Китая во Всемирную торговую организацию. Хотя нетрадиционные проблемы безопасности пока имеют достаточно слабое влияние на приоритеты модернизации вооруженных сил ближайшего времени, китайские эксперты признают, что, если оставить эти проблемы сегодня без достаточного внимания, то в долгосрочной перспективе они могут внести свой вклад во внутреннюю или региональную неустойчивость и возможно привести к возникновению новых еще более острых противоречий и конфликтов.
В то же время, несмотря на обилие угроз, Китай, по мнению авторов <?Белой книги> настроен обеспечить национальный суверенитет и безопасность независимо от того, по какому сценарию будет развиваться международная ситуация, и к каким трудностям и потерям это может привести для Китая.
.....
4.4. Развитие микроэлектронной промышленности Китая - основа сознания современных образцов вооружения
Согласно результатам исследований, проведенных Контрольно-ревизионным управлением Администрации США /35/ за последние 15 лет Китаю удалось сократить технологическое отставание от США в области микроэлектроники и полупроводниковых технологий с 7-10 лет до 2 лет и менее. По мнению экспертов, сегодня китайская микроэлектронная промышленность в состоянии производить компоненты микроэлектронных устройств, которые всего на одно технологическое поколение отстают от наиболее совершенных образцов.
Программа трансформации вооруженных сил Китая сосредотачивается сегодня, главным образом, на асимметричных действиях для достижения превосходства в потенциальном конфликте. К таким средствам реализации асимметричных действий относятся, в частности: высокоточное оружие дальнего радиуса действия, информационное оружие, информационные системы управление войсками, эффективная единая система противовоздушной обороны и некоторые иные средства и системы вооружений. С целью сокращения нарастающего технологического разрыва с ведущими странами Запада и, в первую очередь с США, Пекин определил развитие внутренней полупроводниковой и микроэлектронной промышленности как один из его самых высоких приоритетов в развитии оборонной промышленности.
Сегодня микроэлектронная промышленность объявлена китайским руководством одним из приоритетных направлений обеспечения национальной безопасности Китая. В этой связи предполагается в ближайшие 5-10 лет построить более 20 современных заводов по производству полупроводников, каждый стоимостью более миллиарда долларов США. При этом существенную долю инвестиций в китайскую микроэлектронную промышленность составляют капиталы европейских и американских компаний /36/. Кроме этого, прогнозы Международной ассоциации производителей полупроводников говорят о том, что к 2010 году Китай станет вторым в мире по объему рынком полупроводников, а его рост к 2005 году составит более 7 миллиардов долларов США.
Заявленная Пекином цель состоит в том, чтобы стать самостоятельным производителем полупроводников для внутреннего рынка, а также развивать технологии, которые являются конкурентоспособными и на мировом рынке. Эта цель является одной из главных в обеспечении экономической и национальной безопасности страны и поддержана рядом 5-летних экономических планов, сосредоточенных на высокотехнологичных отраслях промышленности. Китай любыми способами стремиться приобрести технологии, позволяющие обеспечить его текущие и будущие потребности в полупроводниках.
Пекин признает особую важность иностранных инвестиций в полупроводниковую промышленность.
Источник цитаты (орган): Washington ProFile (www.washprofile.org)
