> > > РУССКАЯ ИДЕЯ. Я где-то уже писал про "Тома и Джерри". А вот его чудовищный русский аналог - это первый (именно первый!) мультик про "Кота Леопольда". Это ж просто какие-то глубины национального бессознательного. Где обижаемый мышами кот на короткое время озверевает, наказывает наглых зверьков - но, увы, не до конца: действие волшебной таблетки кончается как раз в тот момент, когда тварюшек можно было бы раздавить. И всё начинается по новой. Прямо российская история в чистом виде. И извечная русская мечта: кто бы прописал нам озверин. Вопрос в том, что очень хочется в конечном итоге остаться добреньким. А так не бывает. Это билет в один конец. Или ты становишься хитрым зверем, и принимаешь на себя ответственность за это - или продолжаешь ходить в вечно обиженных, тоже, кстати, с ответственностью. И когда-нибудь наши добрые русачки таки взмолятся: Господи, сделай нас, русских, нормальным народом - хитрым, злым и жестоким! И да услышит нас Господь.
РУССКИЕ (прямо по Эрику Берну) - народ, которому кто-то когда-то запретил побеждать. Из моральных соображений. Ведь "нельзя же никого обижать", а победа - самая горькая обида для того, кого победили. Поэтому даже в самой выгодной для себя ситуации мы "сдаёмся" - чтобы, ни дай Бог, не обидеть противника. "Ему же будет неприятно". (А мы "перебьёмся".) Единственный способ победить - это поставить себя на край гибели, поскольку погибнуть нам тоже запретили. "Нам умирать никак нельзя". Значит, как это ни тяжко, придется-таки победить, что поделать. Но пока смертельной опасности нет, мы ничего не можем: запрещено. Кем? Когда? Зачем? Неизвестно. "Папой с мамой не разрешили". Найти бы того папу, да вы... в ж...
РУССКИЕ. (После чтения салтыков-щедринской "Истории одного города":) Русские могут научиться чему угодно, то есть они вполне способны к познанию. Но знания не прибавляют нам уверенности в их истинности и тем самым уверенности в себе. Мы много чего знаем - но никогда не уверены в том, что всё это правильно. "Так, всё так. А мобыть и наоборот." Всякая чужая уверенность действует на нас просто гипнотически. "Ну если он так в себе уверен, знать, он хотя бы в чем-то да и прав." Поэтому у нас можно установить любой - какой угодно - порядок. Мы разинем рот на очередную власть, и будем слушаться, потому как "знать, они какое-то право имеют нами править!" Себе - и друг другу, то есть "своим" - мы не доверяем. Раз "свой", значит - такой же как и мы все, то есть не может быть прав (по определению). Своего изготовления вещь не купим. Своё правительство всегда будем презирать за то одно, что оно унизилось до управления нами. "Уж мы-то знаем, что ты дерьмо, иначе бы немцами правил!" - вот и вся хитринка и усмешечка "рюсского мужичка". Мы обладаем способностями, то есть развиты - но не можем собрать эти способности в одну точку, в личность - и потому не собраны. "Вечная русская расхлябанность" - это от неуверенности.
РУССКИЕ. "Нам бы только день простоять да ночь продержаться". Глубоко русский лозунг, между прочим. Всё пресловутое русское "терпение" - это терпение часового на посту. Что такое он охраняет - он даже особенно и не задумывается. Не его это дело. "Продержаться бы". Так и "держимся" из века в век. Не живём, а держимся, пока вокруг все гуляют. Обидно, и вот сейчас, кажется, часовой бросил винтовку и бочком-бочком, воровато оглядываясь, пытается протиснуться "на кино" - в задний ряд, затем что все хорошие места уже разобрали. И не поймёшь: то ли под расстел мы пойдём за это, то ли нас просто забыли с поста снять?
РУССКИЕ. Китай мог бы править миром, но он способен хорошо управлять только собой. В этом смысле Россия - какой-то анти-Китай: мы и собой-то управляем, как "чужими". У нас нет навыков "самоустройства": мы можем что-то сделать в этой области, только поняв до конца, как это делается вообще. В этом плане у нас есть шансы - если мы действительно изучим эту науку. Впрочем, "по природе" у нас всё равно ничего не выйдет.
РУССКИЕ. Культуры Юга замкнуты на себя и вообще ничего вокруг не видят. Культуры Востока замечают чужое и отвергают его, тем самым самоопределяясь относительно него. Культуры Запада сами разделяются, чтобы быть чужими друг для друга в рамках самого Запада. Мы вообще не нуждаемся в "чужом", ибо мы чужие сами себе. Импульс самоотрицания заложен в культуры Севера - при этом они остаются актуально едиными, не имея причин дробиться, как на Западе. Нам не нужно вовсе "взгляда извне": мы сами смотрим на себя извне. Остаётся только легализовать этот взгляд.
РУССКИЕ. Мы можем что-то создать (интересное, нужное, полезное и т.д.) Но мы совершенно не умеем ничего приобретать: то есть покупать, присваивать, даже удерживать своё. Если кой-какая культура производства (от изобретательства до тяжёлой промышленности) у нас всё-таки есть, то совершенно нет никакой культуры приобретения. Поэтому мы всегда упускаем своё, чужое берём с дикой переплатой и к тому же с нагрузкой - и в итоге всё всегда оказывается у тех, кто умеет приобретать. Приобретение не тождественно "потреблению". Потребление - только один из подвидов приобретения, и безусловно не изначальный. Наша проблема - именно что неумение иметь. Это заставляет нас всё время что-то заимствовать - ведь своё мы точно так же не умеем удерживать. Россия - сосуд большой, но дырявый. Из дырочек-то всё и вытекает (под злорадное хихиканье козлодеев.)
РУССКИЕ. Мы не "выслуживаемся перед коллективом", как чеченцы перед роднёй. Мы зависимы от коллектива, пока не живём "по правде", "как надо" - и покуда мы это не продемонстрировали. Таким человеком можно и помыкать, используя против него коммунальные законы. Именно он будет всегда бегать за пивом. Он не будет иметь никакого уважения, а уважение по русски - это признание за ним в коллективе определённой независимости от коммунальности: "с ним надо считаться". Совершая (во имя Общего) нечто хорошее, хотя и невыгодное для него лично, человек приобретает право на независимость от угнетающего коллектива, вернее - от коллективности этого коллектива. И все эти "хорошие поступки" сводятся как раз к тому, чего мы и получаем: к демонстрации независимости от среды и обстоятельств. Прежде всего надо продемонстрировать независимость от себя и своих любимых заморочек и прибамбасов (а именно так воспринимается sub specie aeternitas "неповторимое своеобразие нашей личности"). Далее - от начальства. Высказать начальнику правду в лицо - великолепный пример того, как можно быстро стяжать "уважение" в указанном выше смысле. Демонстрируя "аще и вси, но не Азъ" перед лицом превосходящих нас сил и терпя убытки, огорчения и просто муки, мы завоёвываем у "коллектива" как раз независимость в виде уважения. Хороша, кстати, независимость, которую никто не замечает!
РУССКИЕ. Мы не коллективисты. Мы можем что-то делать за других, ради других, даже ВМЕСТО других - только бы не вместе с другими. Русские, как правило, гнушаются коллективом, относятся к нему подозрительно, не любят - и потому боятся. Именно это и даёт коллективу такую непреодолимую силу. Именно поэтому среда так легко "заедает" нас. И как раз поэтому в советское время обязательное прикрепление человека к коллективу было так необходимо: это и было первичной формой "репрессий", из которой и следовали все остальные.
РУССКИЕ. Нам присуще глубокое неверие в то, что можно что-то изменить в материальном мире. Он - будучи единственной реальностью! - движется как бы сам по себе, а наши поступки на него никак не влияют. Разумеется, какое-то возмущение внести в него можно, но зачем? - мир быстро затянет пробоину в "ходе вещей" и всё пойдёт "своим чередом". "Всё равно ничего не выйдет" - вот наша национальная вера. Мы веруем во Вселенную, коя суть болото: она, не меняясь сама, просто поглощает нас.
РУССКИЕ. Нас не победили. Нас даже не обыграли. Нас затравили .
РУССКИЕ. Самая дискриминируемая нация в новейшей истории Земли. (Это почти определение.) Были, может, народы, с которыми "обходились хуже". Но с нами поступали подлее всего. Не было такой подлости, которую бы не сделали по отношению к русским. Заметим, что русские (единственные!) исключены даже из "международных правил политкорректности". Ни про кого на свете нельзя говорить так, как про нас. И это, заметим, сознательно и демонстративно. "Этих можно".
