Я цитировал несколько раз по памяти - в своё время мне кое-что из его стихов очень запомнилось. Где-то в другом месте (сборник "Гордость и горечь"?) я читал, что Булушев ушел на фронт с завода из Ленинграда, воевал пулемётчиком под Ленинградом и в Прибалтике, под конец - командиром взвода и роты.
Наконец разыскал сборник. Привожу отдельные (дальше - будет больше, если нужно) из стихов. Стихи бесхитростные, некоторые и не очень-то талантливые, но...
ПАВЕЛ БУЛУШЕВ
избранные стихи из сборника «СЛОВО О ПЕРВОМ ЭШЕЛОНЕ»
«Баллада о сотворении мира»
Время действия – июнь 1944-го... Место действия – Карельский перешеек, в сотне километров от Ленинграда.
Всевышнему шесть дней едва хватило На сотворенье мира... без тротила. У нас была взрывчатка. Нам тротил Срок сотворенья сильно сократил.
Двухамбразурный дот среди болот. Не обойди мы, много сделал зла бы! А нам всего двух тонн разворотить бетон Хватило, отделяя твердь от хляби.
И сделали всё так, что сам бы бог Скорей, чем мы, управиться б не смог. - Взрывчатки не жалеть! – велел нам командир. И, подогнав с тротилом три повозки, Рванули дот...
Так сотворён был Мир На этом ныне тихом перекрёстке.
«А чья земля за амбразурой?»
Здесь не поля. Здесь м и н н ы е п о л я. В двухстах шаках – немецкие окопы. А посреди – ничейная земля, Бесхозный клин растоптанной Европы.
Ничейная? Не может быть такой! От века щуры здесь свой дом держали. Здесь прадеды ходили за сохой, Прабабки наши тут в межах рожали.
А мы глядим теперь через прицел На вздыбленный, униженный и жалкий, Распаханный фугасами надел – Издревле наш, но ставший вдруг нейтралкой.
Не знать покоя нам, не спать ночей. Чужую силу силой пересиля, Вернуть ничью России из ничьей! Не может быть н и ч ь е й земли в России.
«Отход»
Мы бросаем деревню. А сколько их отдано!.. Нас карает Россия дождями промозглыми. С каждым шагом к востоку сжимается Родина. Дождь сечёт нас холодными строгими розгами.
«Вершок на карте»
Приказа нет. И связи нет. И видимо, не скоро будет. Погиб комдив. В огне весь свет. Нам отойти бы... Кто осудит?
И кто заметит наш отход – Гудит вокруг свинцовый ветер. Мы сотню верст прошли вперёд. Ну, отойдём на километр...
Такая мысль исподтишка Течёт сухим песком из горстки. Всего-то полтора вершка Тот километр на пятиверстке.
Но картой Родину не мерь. Шаги назад длинней стократно. Какими цифрами потерь Измеришь их, идя обратно?
Погиб комдив, и связи нет. И замутился белый свет. И немец валит черной силой. И черный дым над всей Россией.
Наполни этой гарью грудь. Вдохни поглубже горький ветер. Ещё вдохни – и позабудь Про тот, что сзади, километр.
«Бой на околице»
Фашисты прикрылись горящими избами. Но в три пулемёта сквозь пламя их рубим мы. А ленты заряжены вражьими жизнями, А ленты снаряжены вражьими судьбами.
Рушатся избы, сжираемы пламенем. Искры столбами... Рушатся избы. Какой нынче век? Это ж орды Мамаевы! Который же век? Это орды Чингизовы!
У чертовой матери! К чертовой матери! Горит не деревня – пылает Отечество. Орду – под стволы! Под стволы – поджигателей! ...Лента за лентой – по бесчеловечности.
Исходит огнем пулемётная троиц, Стелит пришельцам свинцовые скатерти. С русской земли! С россиянской околицы – К чертовой матери! К чертовой матери!
Больше огня! Чтоб паленою шерстью, Как встарь от чингизов, как встарь от тевтонов... Огонь по орде! Огонь по нашествию! Несите патроны! Больше патронов!..
«Место в строю»
Двенадцать молча ушли с бугра: Сила, мол, ломит силу... Сказал тринадцатый: «Нет, не пора!» И лег один к «максиму».
Он слово своё до конца сдержал, Сдавая смертный экзамен. Судьбою двенадцати стал трибунал. Тринадцатый жив, хоть и ранен.
В боях человеку цена не одна. Не все перед смертью братья. ...Хотел бы тринадцатым быть я всегда: Маленькая, но гарантия!
«Стратегия местного значения»
В приказах войну называют – «Великая». Великая – и не скажешь правильней. А раз великая, то и многоликая: В ней каждый воююет свою и тотальную.
В дефиле у озера, левым флангом к болоту, Комбат положил в оборону роту. Обещал усилить огневыми средствами И, как мог, накачал об о с о б о й ответсвенности.
- Учти, подполковник на вас надеется. Он сам отбирал роту для обороны... Твой сектор – от той вон сосновой поленницы До рыжей – видишь? – убитой коровы.
У тебя надежно прикрытые фланги. Взвод ПТР выдвигай к оврагу: Оттуда могут ударить танки... Ну, будь здоров, и назад – н и ш а г у!
О том, чтооб «ни шагу», не мне волноваться: Мы на плацдарме, мы за Наровой. Не хочешь купаться, станешь держаться Хоть за поленницей, хоть под коровой!
На планшете отметил дровишки и падаль. Расчертил меж ними сектора обстрела. Отползал на брюхе, где надо не надо, Себя и людей измотав до предела.
Разметил фланкирующий и перекрестный, Как велено, выдвинул ружья к оврагу. Со взводными выкурил по папироске И сам накачал их в разрезе «н и ш а г у!».
Патронные ленты жуют пулеметы, По пристрелянным створам глядят бронебойки. Мы готовы ко встрече с бронёй и пехотой. Битте-дритте, господа разбойники!
Фронты против Гитлера – с востока и с запада. А мы почему-то развернуты к северу... Зато дефиле нами намертво заперто. И мы до боя в победу уверовали.
Ни шагу назад! И ничто не изменится, Какой бы на нас не валили прорвой. Фашизм не пройдёт – меж развалюхой поленницей И павшей в бою бедолагой коровой.
«Наркомовский паек»
Во встречном бою, в безнадежном бою, Полк ночью испил свою чашу до дна. И некому пить... И я нынче не пью. Кому же он спирту привёз, старшина?
В бочонке привёз, как всегда, для полка. А нас уцелело... На два котелка. Товарищ маршал! Товарищ нарком! К к о м у он с вашим сегодня пайком?
Кого он покличет: «К горилке, славяне, Бывайте здоровы и пейте до дна!»? Кого уличит в лихоимном обмане, Чтоб вовсе не выдать ни капли вина?
Сегодня не сбиться старшинке со счёта. Списала их ночь, шутников и пролаз. Володька да я – вот и вся наша рота. Не сбейся, старшинка, считаючи нас!
А он нам не верит. Не хочет нам верить. Он верит в раскладку и в норму сполна... Как будто войну можно чаркой промерить. И он умоляет нас: «Пейте до дна!»
И что-то толкует о посошке. Но в глотку не лезет его посошок. ...Мы ночью в огненном были мешке. Полк грудью продрал этот смертный мешок.
Товарищ маршал! Скажу без прикрас, Как вам доложил бы любой из ребят: - Выполнен долг и исполнен приказ – Полк умер, не сделав ни шагу назад!
Никто не сломился, не кинулся вспять. Не дрогнул никто и не струсил. Мы бились за жизнь. Мы шли побеждать. И падали в сторону Пруссии.
И зря умоляет теперь старшина: Мол, лейте с краями и пейте до дна!..
Но нынче весёлый паек мне не впрок. И вряд ли он будт сегодня распит. Может, привыкну? Но нынче – зарок! Очень уж крепок наркомовский спирт.
«Один час войны»
Здесь нас ждали-заждались... Только справа застава Проволынила малость, Правда, в рамках Устава.
Есть в Уставе параграф: Напоролся – не мешкай! Вызывай, хоть и храбрый, Огневую поддержку.
Не стучаться же лбами, Там, где могут «катюши»! Им – заданье... А сами – Околачивать груши.
А чтоб время недаром, Мы без спешки, как дома, За глухим крутояром – По сто грамм за наркома!
Кстати и пообедали, И тревоги не ведали. Били немца «катюши», А мы били баклуши.
Мы себя берегли По военной науке! А других не смогли Уберечь от порухи.
Кабы знать, так не ждали б. Прямо с ходу и с маху – До гранат и кинжалов! – В лобовую атаку.
И глядеть бы не стали, Что не так, как в Уставе. Без тактических хитростей Душу фрицам бы вытрясли!
А фашисты, те – спорые. Час, как дар, восприемля, Запалили подворья, Расстреляли деревню.
И лежит население У дымящих завалинок, Словно чурки-поленья, В зипунах и без валенок.
Старики и старухи, Мелкота и девчонки... Смерть скрестила им руки, Разметала ручонки.
Вы три года молились, Тщетно бога просили... Мы на час припозднились. Ты прости нам, Россия!
