Диктаторский механизм власти 10.07.2002 При помощи Российского гуманитарного научного фонда издательство СО РАН выпустило книгу историка Ирины Владимировны Павловой <?Механизм власти и строительство сталинского социализма>. Этот очень капитальный и хорошо изданный труд вышел в свет тиражом в триста экземпляров. Для академического издания вполне привычный тираж. Но сдается, что книгу либо будут переиздавать у нас, либо массовым тиражом выпустят где-нибудь в переводе. Потому что в огромной апологетической или все отрицающей <?сталиниане>, от которой пестрит в глазах, мало исторического и академически аргументированного анализа, непредвзятых и доказательных обобщений, верных и точных оценок. Есть книги о Сталине и его окружении откровенно поверхностные. В них предположений - ,-.#. больше, чем доказательств. Например, книга Жухрая <?Сталин: правда и ложь>, по которой Павлова сурово и, на мой взгляд, справедливо <?прошлась>. Книга Павловой тоже написана не беспристрастно, но зато с подлинно научной обоснованностью. И поэтому книге веришь. <?Батальоны лжи> не помогли Правда, поверхностность в многочисленных <?сочинениях> о Сталине в какой-то степени неизбежна - она вызвана гигантскими <?дырами>, лакунами в нашей новейшей истории, в которой с иезуитской бесцеремонностью обращались с документами. А иначе говоря, их рвали, сжигали, подменяли. Или так скрывали и таили, словно они и вообще не существовали. Достаточно вспомнить о карте-приложении к советско-германскому Договору о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года с подписями Сталина и Риббентропа. Десятилетия прошли, пока <?нашли> позорное приложение... Нашим историкам легче писать о девятнадцатом веке, чем о двадцатом. Один из элементов сталинского механизма власти, который потом <?пророс> и в поведение других российских лидеров, состоял в том, чтобы уничтожать порочащие вождей страницы, подбеливать и подправлять историю, что говорит о многом: наши генсеки прекрасно понимали, что переступают через любые законы - правовые и нравственные. И второе: они боялись. Суда боялись, истории боялись, народа своего боялись. После смерти Сталина некоторые из них написали воспоминания. Но информации о механизме власти в них мало. Да и стыда за содеянное почти никакого нет. Один Микоян в сердцах воскликнул: <?Все мы были тогда мерзавцами>. (Попутно замечу, что ссылки на все цитаты дотошно приведены в книге, что делает это издание особенно ценным). Павлова не случайно начинает книгу с <?историографической ситуации>. Она настолько важна, что позволяет автору газетной рецензии только на одной главе и сосредоточиться, оставляя другим рассказывать о самом механизме власти сталинского социализма. Скажу лишь,что в книге этот механизм показан с убедительностью хирурга, точно и толково проведшего операцию. Павлова пишет: <?Сейчас трудно представить себе тот жгучий интерес к своей истории, который был в советском обществе еще десять лет назад. Жестокая правда о сталинском периоде о коллективизации, индустриализации и о массовых репрессиях - выплеснулась наружу. Тогда казалось, что историческая память вернулась к народу, потому что практически все были едины в осуждении преступлений Сталина>. Однако, как уточняет историк, то был лишь краткий миг возбуждения социальной памяти народа. В последующие годы не было дано ни государственной,ни общественной оценки не только советской истории в целом, но и ее сталинского периода, когда происходили массовые репрессии. Своей книгой автор попыталась, и небезуспешно, такую оценку дать. Хотя бы своим утверждением о том, что своеобразие исторического процесса в России состоит в особой социокультурной роли власти. Наш двигатель развития - не революции и реформы, которые на Gападе вызревали в обществе подспудно, а действия власти, направленные на переделку общества. Приведу дословно еще одну цитату из книги: <?В России не экономические процессы определяли политические, а, наоборот, политика определяла развитие не только экономики, но и всей социальной жизни>. То есть мы, как и всегда, шли поперек, а не вдоль. С пониманием этого <?своеобразия> страна тоже запоздала. Стремительное крушение советской власти показало, что аппарат был институтом власти, а не многомиллионная партия. А когда аппарат разогнали, то партия тихо и быстро скончалась. И никакие шифрованные телеграммы из ЦК КПСС в местные партийные органы уже ничего не могли решить. Естественно, что попытки разобраться в механизме власти начались с изучения первого десятилетия Страны Советов, особенно секретной переписки высших партийных органов. Но многие тогда опубликованные документы остались без должного внимания и не оказали заметного влияния на историографию этой тематики. А зарубежные историки, как метко отмечает Павлова, при изучении нашей действительности <?хотя и оказались внутри российского смыслового контекста, но с европейским менталитетом>. В итоге неизученность вопроса о механизме власти стала очевидной. В том числе и потому, что <?на поверхности не лежит ни одного факта>. - Сталин не случайно, начиная с 1922-1923 гг., - пишет автор книги, - последовательно создавал такой механизм власти, который был бы скрыт не только от собственного народа, но и во многом от членов высших партийных органов... При анализе источников по истории 30-х гг. видно, что назначение их заключалось и в том, чтобы скрыть реальный механизм власти плотной завесой секретности, недоговоренности и прямой лжи и направить будущих историков по ложному пути изучения официальных органов государственной власти. Ученые - и наши, и не наши - при изучении документов по новейшей истории России сталкивались с многочисленными фактами хаоса и беспорядка. Сталин, отмечает Павлова, не только не придавал значения формальной стороне, когда дело доходило до приоритетных направлений его политики, но и сознательно ею пренебрегал. Многие важнейшие заседания проводились <?без протокола, без стенограммы>. Переход от одной политики к другой формулировался и обосновывался, положим, всего лишь в одной передовой газете <?Известия>. Весь механизм сталинской власти, доказывает книга, и способ принятия решений и передачи их из центра и на места был настолько законспирированной системой, что она не оставляла, в сущности, никаких следов. Эта давняя любовь власти к завесам секретности отравляет жизнь людям до сих пор. Не одно поколение историков, с горечью пишет Павлова, бьется над разгадкой убийства Кирова. Тщетно. Нет документов, подтверждающих участие Сталина в этом деле. Нет подписей Сталина и Жукова на таком документе, как <?Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками>. Что это означает? Видимо, только то, что документ не был принят и ничего после него не последовало. <?На такой эффект и рассчитывал Сталин, *.#$ призывал <?не оставлять следов>, <?охранять правду батальонами лжи>. Он рассчитывал на <?легковерность> будущих историков. Но вождь просчитался. Ученые до многого <?докопались>. В том числе и по событиям тридцатых годов, представление о которых у нас искажено и не соответствует тому, что тогда происходило. Сжигать ... <?без прочтения и сортировки> Книга Павловой основана прежде всего на партийных документах, раскрывающих деятельность аппарата. И при этом исследователю приходилось многое учитывать. Одних документов не было изначально, другие существовали, но были уничтожены, третьи до сих пор хранятся в Президентском архиве и в архиве бывшего Общего отдела ЦК КПСС, а доступ туда затруднен. Изучались, конечно, и несекретные официальные документы, и секретные, но доступные в российских архивах, а также устные свидетельства. Высшее партийное руководство в 30-е годы проводило заседания, которые не стенографировались и не протоколировались. Практически никаких не осталось следов от частных совещаний у Сталина. Особо конспирировались военные вопросы и все, что было связано с массовым террором. Работали втихушку. В книге приводятся свидетельства маршала Устинова, генерала Яковлева, наркома Ванникова. И все об одном: <?На заседаниях и совещаниях обсуждение и принятие по ним решений осуществлялись нередко без протокольных записей>, <...У Сталина существовала практика - обсуждать вопросы и принимать по ним решения... без протокольных записей. Отсюда ясно, что освещение многих событий только по документам недостаточно и неполно, а в ряде случаев и неточно>. Последнее признание отнюдь не историка, а бывшего наркома боеприпасов Б. Л. Ванникова. Маршал Василевский с удивлением вспоминал, как при Сталине утверждались стратегические решения высшего военного командования, с которыми он приходил с Ватутиным в Кремль. Он пишет, что <?Никаких пометок в плане или указаний в дальнейшем о какихлибо поправках к нему в результате его рассмотрения мы не получили. Не было на плане и никаких виз, которые говорили бы о том, что план принят или отвергнут, хотя продолжавшиеся работы над ним свидетельствовали о том, что, по-видимому, он получил одобрение>. Историки не нашли и документов, которые бы раскрывали реальные мотивы развертывания Большого террора. Не стенографировался, например, первый и основной вопрос <?Сообщение Ежова> - на июньском пленуме ЦК 1937 года, который был решающим в <?ускорении> террора. После этого пленума была принята целая серия постановлений. Власть врала или скрывала как могла. К примеру, в информационном сообщении о зловещем пленуме, опубликованном в газетах, первого пункта не было. А этот первый вопрос обсуждался четыре дня. Но стенограммы нет. Она не велась, на что есть, как уточняет автор, <?прямое указание в сохранившихся и в настоящее время рассекреченных материалах пленума>. Уничтожать документы под руководством Сталина власть начала рано, еще в 20-е годы. По свидетельству известного историка Дубровского, еще в 1924 году Сталин дал указание своему /.,.i-(*c Товстухе просмотреть архив ЦК РКП(б) и уничтожить все <?ненужное>. В ненужное, естественно, попали документы, говорящие о разногласиях между Лениным и Сталиным. Сохранились расписки Сталина о том, что он за 1921-1922 годы получил от Ленина более сорока писем, но найти их нигде не удалось. Крупномасштабная чистка проводилась в годы Большого террора. Уничтожались документы, публикации, портреты <?врагов народа>. Двадцать первого августа 1937 года первый секретарь Западно-Сибирского крайкома Эйхе дает директиву заместителю заведующего особым сектором крайкома Кукштелю уничтожить стенограммы выступлений <?врагов народа>. Потом уничтожили и то, что говорил перед расстрелом сам Эйхе. А о Кукштеле история умалчивает. Скорее всего, его финал был такой же, как и у первого лица в крае. Массовое уничтожение документов было проведено и осенью сорок первого года, когда ожидалось наступление фашистов на Москву. Ценнейшие документы были уничтожены после смерти Сталина. Маленкову, Берия и Хрущеву было поручено привести сталинские документы и бумаги в должный порядок. Пустили козлов в огород. Конечно, многие папки вызывали у них тревогу и страх. И поэтому было решено сжигать собрания бумаг Сталина <?без их прочтения и сортировки>. И их сжигали в Кремле в старинной голландской печи. А бумаги из сейфов и столов Сталина на даче в Кунцево там же, на даче, и уничтожали. Легко представить эту сцену, по трагизму и гамме чувств вполне шекспировскую. Три сатрапа, ненавидящие, презирающие и подозревающие друг друга, но повязанные кровью невинно уничтоженных людей, не глядя, сжигают бумаги своего вождя, которые наверняка свидетельствовали и об их преступлениях. Из того механизма власти только Хрущев искренне раскаялся и выступил со смелым и честным докладом на ХХ съезде партии. Но потом сам же, убоявшись, видимо, своего откровения, отдавал распоряжения по уничтожению многих документов этого съезда. Сейчас документально подтверждено свидетельство, что по распоряжению Хрущева было уничтожено одиннадцать бумажных мешков с бумагами Берия, документы о Сталине и других руководителях партии. Так что они были мерзавцами не только <?тогда>, но и потом. <?Документы, - пишет Павлова, - уничтожались и в последующие годы в ходе периодических архивных <?чисток>, установить истинные цели и последствия которых в настоящее время уже не представляется возможным>. Особая тема - уничтоженные документы ОГПУ - НКВД. Председатель КГБ Серов по указанию ЦК уничтожил сотни архивных документов. А пришедший ему на смену Семичастный в 1961 году <?застенчиво> признавал, что к тому времени <?многие документы уже были уничтожены или подчищены>. Серов, правда, благими намерениями объяснял уничтожение документов <?на более чем шесть миллионов советских граждан>. Мол, таким образом с них <?снято пятно политического недоверия>. Но эта <?расчистка> уничтожила много бесценных исторических документов. Кроме того, в этой торопливости торчат <?другие ch(>: власть стирала следы преступлений и боялась отмщения. Президентский архив Многие годы оставался закрытым для историков и Президентский архив. А в нем, например (по свидетельству бывшего заведующего Общим отделом ЦК Болдина), <?отдельный отсек занимали документы так называемой <?особой папки> и материалы, хранящиеся в закрытых еще в 30-е годы пакетах>. Кстати, именно в этих пакетах нашли постановление Политбюро от пятого марта 1940 года о расстреле польских военнопленных. Но тут сделаем маленькое отступление от рецензии. Недавно прочел в <?Известиях> статью <?Уральская Катынь>. Оказывается, на Урале нашли еще одно тайное захоронение расстрелянных польских офицеров и солдат. Недалеко от деревни Медное расстреляли шесть тысяч человек. И никаких документов <?на этот трагический счет>. Начальник архива ФСБ полковник М. Михейкин допускает, что материалы о расстреле могли быть в свое время вычищены из тех фондов, где им полагалось быть. А полагалось им быть в самых секретных фондах, но далеко не самых сохраняемых. Они тоже подлежали уничтожению, если хоть как-то <?подмачивалось> реноме Сталина. Павлова пишет: <?Фонд Сталина... также комплектовался под руководством самого Сталина. Так как он придавал исключительное значение своему будущему имени в Истории, то постоянно контролировал, что именно следует опубликовать, что оставить в архиве, а что уничтожить>. Этот черноволосый и рябой человек, отправивший на тот свет тысячи людей, хотел быть белее лилии. Не получилось... Сейчас уже сотни документов и свидетельств подтверждают, что механизм власти сталинского социализма носил конспиративный и преступный характер. Скрытность диктатуры была почти что органическая, генетическая. Шепилов, тот самый, <?примкнувший>, свидетельствовал: <?Сталин вообще не любил, когда записывали его слова>. Своей подозрительностью, недоверием и страхом он запугал даже своих ближайших помощников. Поскребышев, который знал почти все, до могилы молчал - боялся. Только несколько раз проговорился уже после смерти Сталина. Как писал Шкерин, <?Поскребышев... опасливо оглянулся по сторонам и, снизив голос, сказал: <?Сколько мне известно, старух не расстреливали. Был слух, пускали в дело яд>. Еще оглянулся и добавил: <?А касательно Марии Ильиничны, я такому слуху не верю. Она, думаю, скоропостижно, как в газетах написано>. И вот некоторые выводы всего лишь в одной главе книги И. В. Павловой. В самом сжатом изложении. Первый: механизм сталинской власти заставляет по-иному воспринимать все официальные документы, как секретные, так и в особенности те, что не относились к разряду <?секретных> и <?совершенно секретных> и публиковались в открытой печати. Второе: историк, занимающийся, положим, изучением России тридцатых годов минувшего века, скован навязанной ему официальной документацией. Он должен либо прорывать ее каждым записанным словом, либо идти вперед вслед за языком документа, а следовательно, воспроизводить события в таком виде, в каком это и предусматривалось официальной ($%.+.#(%). То есть, грубо говоря, врать так же, как врала власть. В этом случае надо, по совету академика Н. Н. Покровского, воспользоваться некоторыми общими приемами анализа глубоко тенденциозных источников. Как написано в книге, <?необходимо выявить характер и направление тенденциозности: <?По общему источниковедческому правилу, прекрасно действующему и для текстов двадцатого века, наиболее достоверны содержащиеся в документе сведения, противоречащие основному направлению его тенденциозности, а наименее достоверны - совпадающие с ним>. Неплохо бы запомнить это правило некоторым нашим истолкователям новейшей истории. Такой источниковедческий анализ помогает понять действительный смысл обнаруженных документов и добраться до исторической правды. От редакции: И. В. Павлова успешно (двенадцать - <?за>, пять - <?против>) защитила в Институте истории СО РАН докторскую диссертацию. Ролен НОТМАН. http://sovsibir.ru/show.shtml?tp=day&nart=1237
